| |||
|
| "... был новый для меня Парнас". |
|
Дорогие мои земляки!
Наш город удивительно поэтичен и красив не только своей внешностью, но и своим внутренним, каким-то загадочным миром... Это не просто город, это город-гусар, город-поэт, город, прекрасный какой-то особенной, юношеской красотой. И разве можно забыть нашего прекрасного принца, такого дерзкого и лиричного, задиристого и одновременно удивительно грустного. Давайте вспомним человека, поэта, воина и, увы, неудачливого дуэлянта - Мишу Лермонтова. Не говорю Михаила Юрьевича - ведь ему было меньше лет, когда он ушел из жизни, чем мне сейчас. И давайте по-новому прочтем его замечательные стихи. Пусть не везде упоминается Пятигорск - но это все о нашем городе и о нас с Вами, не правда ли? Я хотел сделать так, чтобы здесь была статья Всеволода Сахарова, а потом стихи самого Лермонтова, но "Народ" не скушал всего, поэтому статью я убираю, а стихи... Ну, дорогие мои, давайте заново их прочтем... ЗВЕЗДА Вверху одна Горит звезда, Мой ум она Манит всегда, Мои мечты Она влечет И с высоты Меня зовет. Таков же был Тот нежный взор, Что я любил Судьбе в укор; Мук никогда Он зреть не мог, Как та звезда, Он был далек; Усталых вежд Я не смыкал, Я без надежд К нему взирал. 1830-1831 ИЗ ГЕТЕ. Горные вершины Спят во тьме ночной; Тихие долины Полны свежей мглой; Не пылит дорога, Не дрожат листы... Подожди немного, Отдохнёшь и ты. * * * Я не достоин, может быть, Твоей любви: не мне судить; Но ты обманом наградила Мои надежды и мечты, И я всегда скажу, что ты Несправедливо поступила. Ты не коварна, как змея, Лишь часто новым впечатленьям Душа вверяется твоя. Она увлечена мгновеньем; Ей милы многие, вполне Еще никто; но это мне Служить не может утешеньем. В те дни, когда, любим тобой, Я мог доволен быть судьбой, Прощальный поцелуй однажды Я сорвал с нежных уст твоих; Но в зной, среди степей сухих, Не утоляет капля жажды. Дай бог, чтоб ты нашла опять, Что не боялась потерять; Но... женщина забыть не может Того, кто так любил, как я; И в час блаженнейший тебя Воспоминание встревожит! Тебя раскаянье кольнет, Когда с насмешкой проклянет Ничтожный мир мое названье! И побоишься защитить, Чтобы в преступном состраданье Вновь обвиняемой не быть! * * * Вблизи тебя до этих пор Я не слыхал в груди огня. Встречал ли твой прелестный взор - Не билось сердце у меня. И что ж? - разлуки первый звук Меня заставил трепетать Нет, нет, он не предвестник мук, Я не люблю - зачем скрывать! Однако же хоть день, хоть час Еще желал бы здесь пробыть, Чтоб блеском этих чудных глаз Души тревоги усмирить. ОДИНОЧЕСТВО Как страшно жизни сей оковы Нам в одиночестве влачить. Делить веселье все готовы; Никто не хочет грусть делить. Один я здесь как царь воздушный, Страданья в сердце стеснены, И вижу, как судьбе послушно, Года уходят, будто сны. И вновь приходят с позлащенной, Но той же старою мечтой, И вижу гроб уединенный, Он ждет, что ж медлить над землей? Никто о том не покрушится, И будут (я уверен в том) О смерти больше веселится, Чем о рождении моем... ПРЕДСКАЗАНИЕ Настанет год, России чёрный год, Когда царей корона упадёт; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь; Когда детей, когда невинных жён Низвергнутый не защитит закон; Когда чума от смрадных, мёртвых тел Начнёт бродить среди печальных сел, Чтобы платком из хижин вызывать, И станет глад сей бедный край терзать; И зарево окрасит волны рек: В тот день явится мощный человек, И ты его узнаешь - и поймёшь, Зачем в руке его булатный нож: И горе для тебя! - твой плач, твой стон Ему тогда покажется смешон; И будет всё ужасно, мрачно в нём, Как плащ его с возвышенным челом. * * * Как часто, пестрою толпою окружен, Когда передо мной, как будто бы сквозь сон, При шуме музыки и пляски, При диком шепоте затверженных речей, Мелькают образы бездушные людей, Приличьем стянутые маски, Когда касаются холодных рук моих С небрежной смелостью красавиц городских Давно бестрепетные руки,- Наружно погружась в их блеск и суету, Ласкаю я в душе старинную мечту, Погибших лет святые звуки. И если как-нибудь на миг удастся мне Забыться,- памятью к недавней старине Лечу я вольной, вольной птицей; И вижу я себя ребенком, и кругом Родные всё места: высокий барский дом И сад с разрушенной теплицей; Зеленой сетью трав подернут спящий пруд, А за прудом село дымится - и встают Вдали туманы над полями. В аллею темную вхожу я; сквозь кусты Глядит вечерний луч, и желтые листы Шумят под робкими шагами. И странная тоска теснит уж грудь мою; Я думаю об ней, я плачу и люблю, Люблю мечты моей созданье С глазами, полными лазурного огня, С улыбкой розовой, как молодого дня За рощей первое сиянье. Так царства дивного всесильный господин - Я долгие часы просиживал один, И память их жива поныне Под бурей тягостных сомнений и страстей, Как свежий островок безвредно средь морей Цветет на влажной их пустыне. Когда ж, опомнившись, обман я узнаю И шум толпы людской спугнет мечту мою, На праздник незванную гостью, О, как мне хочется смутить веселость их И дерзко бросить им в глаза железный стих, Облитый горечью и злостью!.. 1840 ДУМА Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее - иль пусто, иль темно, Меж тем, под бременем познанья и сомненья, В бездействии состарится оно. Богаты мы, едва из колыбели, Ошибками отцов и поздним их умом, И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, Как пир на празднике чужом. К добру и злу постыдно равнодушны, В начале поприща мы вянем без борьбы; Перед опасностью позорно малодушны И перед властию - презренные рабы. Так тощий плод, до времени созрелый, Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз, Висит между цветов, пришлец осиротелый, И час их красоты - его паденья час! Мы иссушили ум наукою бесплодной, Тая завистливо от ближних и друзей Надежды лучшие и голос благородный Неверием осмеянных страстей. Едва касались мы до чаши наслажденья, Но юных сил мы тем не сберегли; Из каждой радости, бояся пресыщенья, Мы лучший сок навеки извлекли. Мечты поэзии, создания искусства Восторгом сладостным наш ум не шевелят; Мы жадно бережем в груди остаток чувства - Зарытый скупостью и бесполезный клад. И ненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, И царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь кипит в крови. И предков скучны нам роскошные забавы, Их добросовестный, ребяческий разврат; И к гробу мы спешим без счастья и без славы, Глядя насмешливо назад. Толпой угрюмою и скоро позабытой Нам миром мы пройдем без шума и следа, Не бросивши векам ни мысли плодовитой, Ни гением начатого труда. И прах наш, с строгостью судьи и гражданина, Потомок оскорбит презрительным стихом, Насмешкой горькою обманутого сына Над промотавшимся отцом. 1838 ПОСЛЕДНЕЕ НОВОСЕЛЬЕ Меж тем как Франция, среди рукоплесканий И кликов радостных, встречает хладный прах Погибшего давно среди немых страданий В изгнанье мрачном и цепях; Меж тем как мир услужливой хвалою Венчает позднего раскаянья порыв И вздорная толпа, довольная собою, Гордится, прошлое забыв,- Негодованию и чувству дав свободу, Поняв тщеславие сих праздничных забот, Мне хочется сказать великому народу: Ты жалкий и пустой народ! Ты жалок потому, что вера, слава, гений, Всё, всё великое, священное земли С насмешкой глупою ребяческих сомнений Тобой растоптано в пыли. Из славы сделал ты игрушку лицемерья, Из вольности - орудье палача, И все заветные отцовские поверья Ты им рубил, рубил сплеча,- Ты погибал... И он явился, с строгим взором Отмеченный божественным перстом, И признан за вождя всеобщим приговором, И ваша жизнь слилася в нем,- И вы окрепли вновь в тени его державы, И мир трепещущий в безмолвии взирал На ризу чудную могущества и славы, Которой вас он одевал. Один,- он был везде, холодный, неизменный, Отец седых дружин, любимый сын молвы, В степях египетских, у стен покорной Вены, В снегах пылающей Москвы! А вы что делали, скажите, в это время, Когда в полях чужих он гордо погибал? Вы потрясали власть избранную, как бремя, Точили в темноте кинжал? Среди последних битв, отчаянных усилий, В испуге не поняв позора своего, Как женщина, ему вы изменили И, как рабы, вы предали его! Лишенный прав и места гражданина, Разбитый свой венец он снял и бросил сам, И вам оставил он в залог родного сына - Вы сына выдали врагам! Тогда, отяготив позорными цепями, Героя увезли от плачущих дружин, И на чужой скале, за синими морями, Забытый, он угас один - Один,- замучан мщением бесплодным, Безмолвною и гордою тоской, И, как простой солдат в плаще своем походном, Зарыт наемною рукой. Но годы протекли, и ветреное племя Кричит: "Подайте нам священный этот прах! Он наш; его теперь, великой жатвы семя, Зароем мы с спасенных им стенах!" И возвратился он на родины. Безумно, Как прежде, вкруг него теснятся и бегут И в пышный гроб, среди столицы шумной, Останки тленные кладут. Желанье позднее увенчано успэом! И, краткий свой восторг сменив уже другим, Гуляя, топчет их с самодовольным смэом Толпа, дрожавшая пред ним. И грустно мне, когда подумаю, что ныне Нарушена святая тишина Вокруг того, кто ждал в своей пустыне Так жадно, столько лет спокойствия и сна! И если дух вождя примчится на свиданье С гробницей новою, где прах его лежит, Какое в нем негодованье При этом виде закипит! Как будет он жалеть, печалию томимый, О знойном острове, под небом дальних стран, Где сторожил его, как он непобедимый, Как он великий, океан! 1841 СОН В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я, Глубокая еще дымилась рана, По капле кровь точилася моя. Лежал один я на песке долины. Уступы скал теснилися кругом, И солнце жгло их желтые вершины И жгло меня - но спал я мертвым сном. И снился мне сияющий огнями Вечерний пир в родимой стороне. Меж юных жен, увенчанных цветами, Шел разговор веселый обо мне. Но, в разговор веселый не вступая, Сидела там задумчиво одна, И в грустный сон душа ее младая Бог знает чем была погружена; И снилась ей долина Дагестана; Знакомый труп лежал в долине той, В его груди, дымясь, чернела рана, И кровь лилась хладеющей струей. 1841 * * * Слепец, страданьем вдохновенный, Вам строки чудные писал, И прежних лет восторг священный, Воспоминаньем оживленный, Он перед вами изливал. Он вас не зрел, но ваши речи, Как отголосок юных дней, При первом звуке новой встречи Его встревожили сильней. Тогда признательную руку В ответ на ваш приветный взор, Навстречу радостному звуку Он в упоении простер. И я, поверенный случайный Надежд и дум его живых, Я буду дорожить, как тайной, Печальным выраженьем их. Я верю: годы не убили, Изгладить даже не могли Всё, что вы прежде возбудили В его возвышенной груди. Но да сойдет благословенье На вашу жизнь за то, что вы Xоть на единое мгновенье Умели снять венок мученья С его преклонной головы. 1838 КИНЖАЛ Люблю тебя, булатный мой кинжал, Товарищ светлый и холодный. Задумчивый грузин на месть тебя ковал, На грозный бой точил черкес свободный. Лилейная рука тебя мне поднесла В знак памяти, в минуту расставанья, И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла, Но светлая слеза - жемчужина страданья. И черные глаза, остановясь на мне, Исполненны таинственной печали, Как сталь твоя при трепетном огне, То вдруг тускнели, то сверкали. Ты дан мне в спутники, любви залог немой, И страннику в тебе пример не бесполезный: Да, я не изменюсь и буду тверд душой, Как ты, как ты, мой друг железный. 1838 * * * Расстались мы, но твой портрет Я на груди своей храню: Как бледный призрак лучших лет, Он душу радует мою. И, новым преданный страстям, Я разлюбить его не мог: Так храм оставленный - всё храм, Кумир поверженный - всё бог! 1837 * * * Гляжу на будущность с боязнью, Гляжу на прошлое с тоской И, как преступник перед казнью, Ищу кругом души родной; Придет ли вестник избавленья Открыть мне жизни назначенье, Цель упований и страстей, Поведать - что мне бог готовил, Зачем так горько прекословил Надеждам юности моей. Земле я отдал дань земную Любви, надежд, добра и зла; Начать готов я жизнь иную, Молчу и жду: пора пришла. Я в мире не оставлю брата, И тьмой и холодом обьята Душа усталая моя; Как ранний плод, лишенный сока, Она увяла в бурях рока Под знойным солнцем бытия. 1838 * * * Я, матерь божия, ныне с молитвою Пред твоим образом, ярким сиянием, Не о спасении, не перед битвою, Не с благодарностью иль покаянием, Не за свою молю душу пустынную, За душу странника в свете безродного,- Но я вручить хочу деву невинную Теплой заступнице мира холодного. Окружи счастием душу достойную, Дай ей сопутников, полных внимания, Молодость светлую, старость покойную Сердцу незлобному мир упования. Срок ли приблизится часу прощальному В утро ли шумное, в ночь ли бесгласную - Ты восприять пошли к ложу печальному Лучшего ангела душу прекрасную. 1837 * * * Невинный нежною душой, Не знавши в юности страстей прилив, Ты можешь, друг, сказать с какой-то простотою: Я был счастлив!.. Кто, слишком рано насладившись, Живет, в душе негодованье скрыв, Тот может, друг, еще сказать забывшись: Я был счастлив!.. Но я в сей жизни скоротечной Так испытал отчаянья порыв, Что не могу сказать чистосердечно: Я был счастлив!.. МОЛИТВА В минуту жизни трудную Тесниться ль в сердце грусть: Одну молитву чудную Твержу я наизусть. Есть сила благодатная В созвучье слов живых, И дышит непонятная, Святая прелесть в них. С души как бремя скатится, Сомненье далеко - И верится, и плачется, И так легко, легко... * * * Они любили друг друга так долго и нежно, С тоской глубокой и стастью безумно-мятежной! Но, как враги, избегали признанья и встречи, И были пусты и хладны их краткие речи. Они расстались в безмолвном и гордом страданье И милый образ во сне лишь порою видали. И смерть пришла: наступило за гробом свиданье... Но в мире новом друг друга они не узнали. ЛИСТОК Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый; Засох и увял он от холода, зноя и горя И вот наконец докатился до Черного моря. У Черного моря чинара стоит молодая, С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская, На ветвях зеленых качаются райские птицы; Поют они песни про славу морской черь-девицы. И странник прижался у корня чинары высокой; Приюта на время он молит с тоскою глубокой, И так говорит он: "Я бедный листочек дубовый, До срока созрел я и вырос в отчизне суровой. Один и без цели по свету ношуся давно я, Засох я без тени, увял я без сна и покоя. Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных, Немало я знаю рассказов мудреных и чудных". "На что мне тебя? - отвечает младая чинара.- Ты пылен и желт - и сынам моим свежим не пара. Ты много видал - да к чему мне твои небылицы? Мой слух утомили давно уж и райские птицы. Иди себе дальше, о странник! Тебя я не знаю! Я солнцем любима, цвету для него и блистаю. По небу я ветви раскинула здесь на просторе, И корни мои умывает холодное море". 1941 * * * Над бездной адскою блуждая, Душа преступная порой Читает на воротаx рая Узоры надписи святой. И часто тайную отраду Наxодит муке неземной, За непреклонную ограду Стремясь завистливой мечтой. Так, разбирая в заточенье Досель мне чуждые черты, Я был свободен на мгновенье Могучей волею мечты. Залогом вольности желанной, Лучем надежды в море бед Мне стал тогда ваш безымянный, Но вечно памятный привет. * * * У врат обители святой Стоял просящий подаянья Бедняк иссохший, чуть живой. От глада жажды и страданий Куска лишь хлеба он просил, И взгляд являл живую муку, И кто-то камень положил В его протянутую руку. Так я молил твоей любви С слезами горькими, с тоскою; Так чуства лучшие мои Обмануты навек тобою. Клуб разбитых сердец * * * Я к вам пишу случайно; право, Не знаю как и д ля чего. Я потерял уж это право, И что скажу вам? - ничего! Что помню вас? - но, боже правый, Вы это знаете давно; И вам, конечно, всё равно. И знать вам также нет нужды, Где я? что я? в какой глуши? Душою мы друг другу чужды, Да вряд ли есть родство души. Страницы прошлого читая, Их по порядку разбирая Теперь остынувшим умом, Разуверяюсь я во всём. Смешно же сердцем лицемерить Перед собою столько лет; Добро б ещё морочить свет! Да и при том, что пользы верить Тому, чего уже больше нет?.. Безумно ждать любви заочной? В наш век все чувства лишь на срок; Но я вас помню - да и точно, Я вас никак забыть не мог! Во-первых, потому, что много И долго, долго вас любил, Потом страданьем и тревогой За дни блаженства заплатил; Потом в раскаянье бесплодном Влачил я цепь тяжёлых лет И размышлением холодным Убил последний жизни цвет. С людьми сближаясь осторожно, Забыл я шум младых проказ, Любовь, поэзию, - но вас Забыть мне было на возможно. И к мысли этой я привык, Мой крест несу я без роптанья: То иль другое наказанье? Не все ль одно. Я жизнь постиг; Судьбе, как турок иль татарин, За всё я равно благодарен; У бога счастья не прошу И молча зло переношу. Быть может небеса Востока Меня с ученьем их пророка Невольно сблизили. Притом И жизнь всечасно кочевая, Труды, заботы ночь и днём, Всё размышлению мешая, Приводит в первобытный вид Больную душу: сердце спит, Простора нет воображенью... И нет работе голове... Зато лежишь в густой траве И дремлешь под широкой тенью Чинар иль виноградных лоз; Кругом белеются палатки; Казачьи тощие лошадки Стоят рядком, повеся нос; У медных пушек спит прислуга. Едва дымятся фитили; Попарно цепь стоит вдали; Штыки горят под солнцем юга. Вот разговор о старине В палатке ближней слышен мне; Как при Ермолове ходили В Чечню, в Аварию, к горам; Как там дрались, как мы их били, Как доставалося и нам; И вижу я неподалёку У речки, следуя пророку, Мирной татарин свой намаз Творит, не поднимая глаз; А вот кружком сидят другие. Люблю я цвет их жёлтых лиц, Подобный цвету наговиц, Их шапки, рукава худые, Их тёмный и лукавый взор И их гортанный разговор. Чу - дальний выстрел! прожжужала Шальная пуля... славный звук... Вот крик - и снова всё вокруг Затихло... но жара уж спала, Ведут коней на водопой, Зашевелилася пехота; Вот проскакал один, другой! Шум, говор. Где вторая рота? Что вьючить? - что же капитан? Повозки выдвигайте живо! "Савельич!" - "Ой ли!" -"Дай огнИво!" Подъём ударил барабан - Гудит музЫка полковая; Между колоннами въезжая, Звенят орудья. Генерал Вперёд со свитой поскакал... Рассыпались в широком поле, Как пчёлы, с гиком казаки; Уж показалися значки Там на опушке - два и боле. А вот в чалме один мюрид В черкеске ездит важно, Конь светло-серый весь кипит, Он машет, кличет - где отважный? Кто выдет с ним на смертный бой!.. Сейчас, смотрите: в шапке чёрной Казак пустился гребенской; Винтовку выхватил проворно, Уж близко... выстрел... лёгкий дым... Эй вы, станичники, за ним... Что? ранен!.. - Ничего, безделка...- И завязалась перестрелка... Но в этих сшибках удалых Забавы много, толку мало; Прохладным вечером, бывало, Мы любовалися на них, Без кровожадного волненья, Как на трагический балет; Зато видал я представленья, Каких у вас на сцене нет... Раз - это было под Гихами - Мы проходили тёмный лес; Огнём дыша, пылал над нами Лазурно-яркий свод небес. Нам был обещан бой жестокий, Из гор Ичкерии далёкой Уже в Чечню на братний зов Толпы стекались удальцов. Над допотопными лесами Мелькали маяки кругом; И дым их то вился столпом, То расстилался облаками; И оживилися леса; Скликались дико голоса Под их зелёными шатрами. Едва лишь выбрался обоз В поляну, дело началось; Чу! в арьергард орудья просят; Вот ружья из кустов выносят, Вот тащат за ноги людей И кличут громко лекарей; А вот и слева, из опушки, Вдруг с гиком кинулись на пушки; И градом пуль с вершин дерев Отряд осыпан. Впереди же Всё тихо - там между кустов Бежал поток. Подходим ближе. Пустили несколько гранат; Ещё подвинулись; молчат; Но вот под брёвнами завала Ружьё как будто заблистало; Потом мелькнуло шапки две; И вновь всё спряталось в траве. То было грозное молчанье, Недолго длилося оно, Но в этом странном ожиданье Забилось сердце не одно. Вдруг залп... глядим: лежат рядами, Что нужды? здешние полки Народ испытанный... "В штыки, Дружнее!" - раздалось за нами. Кровь загорелася в груди! Все офицеры впереди... Верхом помчался на завалы Кто не успел спрыгнУть с коня... "Ура!" - и смолко. "Вон кинжалы, В приклады!" - и пошла резня. И два часа в струях потока Бой длился. Резались жестоко, Как звери, молча, с грудью грудь, Ручей телами запрудили. Хотел воды я зачерпнуть... (И зной и битва утомили Меня), но мутная волна Была тепла, была красна. На берегу, под тенью дуба, Пройдя завалов первый ряд, Стоял кружок. Один солдат Был на коленах; мрачно, грубо Казалось выраженье лиц, Но слёзы капали с ресниц, Покрытых пылью... на шинели, Спиною к дереву, лежал Их капитан. Он умирал; В груди его едва чернели Две ранки; кровь его чуть-чуть Сочилась. Но высОко грудь И трудно подымалась, взоры Бродили страшно, он шептал... "Спасите, братцы. - Тащат в горы. Постойте - ранен генерал.. Не слышат..." Долго он стонал, Но всё слабей, и понемногу Затих и отдал душу богу; На ружья опершись, кругом Стояли усачи седые... И тихо плакали... потом Его останки боевые Накрыли бережно плащом И понесли. Тоской томимый, Им вслед смотрел я недвижимый. Меж тем товарищей, друзей Со вздохом возле называли; Но не нашёл в душе моей Я сожаленья, ни печали. Уже затихло всё; тела Стащили в кучу; кровь текла СтруЕю дымной по каменьям, Её тяжёлым испареньем Был полон воздух. Генерал Сидел в тени на барабане И донесенья принимал. Окрестный лес, как бы в тумане, Синел в дыму пороховом. А там, в дали, грядой нестройной, Но вечно гордой и спокойной, Тянулись горы - и Казбек Сверкал головой остроконечной. И с грустью тайной и сердечной Я думал: "Жалкий человек. Чего оно хочет! небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он - зачем?" Галуб прервал моё мечтанье, Ударив по плечу; он был Кунак мой; я его спросил, Как месту этому названье? Он отвечал мне: "Валерик, А перевесть на ваш язык, Так будет речка смерти: верно, Дано старинными людьми". "А сколько их дралось примерно Сегодня?" - "Тысяч до семи". "А много горцы потеряли?" "Как знать? - зачем вы не считали!" "Да! Будет, - кто-то тут сказал, - Им в память этот день кровавый!" Чеченец посмотрел лукаво И головою покачал. Но я боюся вам наскучить, В забавах света вам смешны Тревоги дикие войны; Свой ум вы не привыкли мучить Тяжёлой думой о конце; На вашем молодом лице Следов заботы и печали Не отыскать, и вы едва ли Вблизи когда-нибудь видали, Как умирают. Дай вам бог И не видать: иных тревог Довольно есть. В самозабвенье Не лучше ль кончить жизни путь? И беспробудным сном заснуть С мечтой о близком пробужденье? Теперь прощайте: если вас Мой безыскусственный рассказ Развеселит, займёт хоть малость, Я буду счастлив. А не так? - Простите мне его как шалость И тихо молвите: чудак!.. 1840 ЖЕЛАНИЕ Зачем я не птица, не ворон степной, Пролетевший сейчас надо мной? Зачем не могу в небесах я парить? И одну лишь свободу любить? На запад, на запад помчался бы я, Где цветут моих предков поля, Где в замке пустом, на туманных горах, Их забвенный покоится прах. На древней стене их наследственный щит И заржавленный меч их висит. Я стал бы летать над мечом и щитом И смахнул бы я пыль с них крылом; И арфы шотландской струну бы задел, И по сводам бы звук полетел; Внимаем одним, и одним пробужден, Как раздался, так смолкнул бы он. Но тщетны мечты, бесполезны мольбы Против строгих законов судьбы. Меж мной и холмами отчизны моей Расстилаются волны морей. Последний потомок отважных бойцов Увядает среди чуждых снегов; Я сдесь был рожден, но нездешний душой... О! Зачем я не ворон степной?.. 1831 МОЛИТВА Не обвиняй меня, всесильный, И не карай меня, молю, За то, что мрак земли могильный С ее страстями я люблю; За то, что редко в душу входит Живых речей твоих струя; За то, что в заблужденье бродит Мой ум далеко от тебя; За то, что лава вдохновенья Клокочет на груди моей; За то, что дикие волненья Мрачат стекло моих очей; За то, что мир земной мне тесен, К тебе ж проникнуть я боюсь, И часто звуком грешных песен Я, боже, не тебе молюсь. Но угаси сей чудный пламень, Всесожигающий костер, Преобрати мне сердце в камень, Останови голодный взор; От страшной жажды песнопенья Пускай, творец, освобожусь, Тогда на тесный путь спасенья К тебе я снова обращусь. ПРОРОК С тех пор как вечный судия Мне дал всеведенье пророка, В очах людей читаю я Страницы злобы и порока. Провозглашать я стал любви И правды чистые ученья: В меня все ближние мои Бросали бешено каменья. Посыпал пеплом я главу, Из городов бежал я нищий, И вот в пустыне я живу, Как птицы, даром божьей пищи; Завет предвечного храня, Мне тварь покорна там земная; И звезды слушают меня, Лучами радостно играя. Когда же через шумный град Я пробираюсь торопливо, То старцы детям говорят С улыбкою самолюбивой: "Смотрите: вот пример для вас! Он горд был, не ужился с нами: Глупец, хотел уверить нас, Что бог гласит его устами! Смотрите ж, дети, на него: Как он угрюм, и худ, и бледен! Смотрите, как он наг и беден, Как презирают все его!" НЕ ВЕРЬ СЕБЕ Не верь, не верь себе, мечтатель молодой, Как язвы, бойся вдохновенья... Оно - тяжелый бред души твоей больной Иль пленной мысли раздраженье. В нем признака небес напрасно не ищи - То кровь кипит, то сил избыток! Скорее жизнь свою в заботах истощи, Разлей отравленный напиток! Случится ли тебе в заветный, чудный миг Отрыть в душе давно безмолвной Еще неведомый и девственный родник, Простых и сладких звуков полный,- Не вслушивайся в них, не предавайся им, Набрось на них покров забвенья: Стихом размеренным и словом ледяным Не передашь ты их значенья. Закрадется ль печаль в тайник души твоей, Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой, Не выходи тогда на шумный пир людей С своею бешеной подругой; Не унижай себя. Стыдися торговать То гневом, то тоской послушной И гной душевных ран надменно выставлять На диво черни простодушной. Какое дело нам, страдал ты или нет? На что нам знать твои волненья, Надежды глупые первоначальных лет, Рассудка злые сожаленья? Взгляни: перед тобой играючи идет Толпа дорогою привычной; На лицах праздничных чуть виден след забот, Слезы не встретишь неприличной. А между тем из них едва ли есть один, Тяжелой пыткой не измятый, До преждевременных добравшийся морщин Без преступленья иль утраты!.. Поверь: для них смешон твой плач и твой укор, С своим напевом заученным, Как разрумяненный трагический актер, Махающий мечом картонным... * * * Не плачь, не плачь, мое дитя, Не стоит он безумной муки. Верь, он ласкал тебя, шутя, Верь, он любил тебя от скуки! И мало ль в Грузии у нас Прекрасных юношей найдется? Быстрей огонь их черных глаз, И черный ус их лучше вьется! Из дальней, чуждой стороны Он к нам заброшен был судьбою; Он ищет славы и войны, - И что ж он мог найти с тобою? Тебя он золотом дарил, Клялся, что вечно не изменит, Он ласки дорого ценил - Но слез твоих он не оценит! Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит. В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сияньи голубом... Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чем? Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть; Я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть! Но не тем холодным сном могилы... Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь; Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, Про любовь мне сладкий голос пел, Надо мной чтоб, вечно зеленея, Темный дуб склонялся и шумел. 1841 |
| Кое-что из стихов кое-кого... |
|
Увы, невозможно здесь опубликовать все, что написано о Пятигорске. Но начнем, пожалуй, с малого. Здесь прекрасные стихи В. Хлебникова и еще одного автора (ребята, я их скачал из инета и в спешке забыл скопировать ФИО поэта, простите меня... а-а-а! :-((, пожалуйста, я Вас обязательно найду и укажу).
В. ХЛЕБНИКОВ.ШЕСТВИЕ ОСЕНЕЙ ПЯТИГОРСКА 1 Опустило солнце осеннее Свой золотой и теплый посох, И золотые черепа растений Застряли на утесах, Сонные тучи осени синей, По небу ясному мечется иней. Лишь золотые трупики веток Мечутся дико и тянутся к людям: "Не надо делений, не надо меток, Вы были нами, мы вами будем". Бьются и вьются, Сморщены, скрючены, Ветром осенним дико измучены. Тучи тянулись кверху уступы. Черных деревьев голые трупы Черные волосы бросили нам, Точно ранним утром, к ногам еще босым С лукавым вопросом: "Верите снам?" С тобой буду на "ты" я, Сады одевают сны золотые. Все оголилось. Золото струилось. Вот дерева призрак колючий: В нем сотни червонцев блестят! Скряга, что же ты? Пойди и сорви, Набей кошелек! Или боишься, что воры Большие начнут разговоры? 2 Грозя убийцы лезвием, Трикратною смутною бритвой, Горбились серые горы: Дремали здесь мертвые битвы С высохшей кровью пены и пана. Это Бештау грубой кривой, В всплесках камней свободней разбоя, Похожий на запись далекого звука, На А или У в передаче иглой И на кремневые стрелы Древних охотников лука. Полон духа земли, облаком белый, Небу грозил боевым лезвием, Точно оно — слабое горло, нежнее, чем лен. Он же — кремневый нож В грубой жестокой руке, К шее небес устремлен. 331 Но не смутился небесный объем: Божие ясно чело. Как прокаженного, крепкие цепи Бештау связали, К долу прибили Ловкие степи: Бесноватый дикарь — вдалеке! Ходят белые очи, и носятся полосы, На записи голоса, На почерке звука жили пустынники. В светлом бору, в чаще малинника Слушать зарянок И желтых овсянок. Жилою была Горная голоса запись. Там светлые воды и камни-жрецы, Молились им, верно, седые отцы. 3 Кувшины издревле умершего моря Стояли на страже осени серой. Я древнюю рыбку заметил в кувшине. Проснулась волна это Мертвого моря. Из моря, ставшего серым строгим бревном, Напилены доски, орлы Умной пилой человека. Лестниц-ручьев, лада песен морей, Шероховаты ступени, Точно коровий язык, серый и грубый, шершавый. Белые стены на холмы вели По трупам усопшей волны, усопшего моря, Туда, на пролом, Где орел и труп моря Крылья развеял свои высоко и броско, Точно острые мечи. Над осени миром покорнее воска Лапти шагают по трупам морей, Босяк-великан беседует тихо Со мной о божиих пташках. Белый шлем над лицом плитняковым холма, степного вождя, Шероховатые шершавы лестниц лады, Песен засохшего моря! Серые избы из волн мертвого моря, из мертвого поля для бурь! Для китов и для ящеров поляна для древней лапты стала доской. Здесь кипучие ключи Человеческое горе, человеческие слезы Топят бурно в смех и пение. Сколько собак, 332 Художники серой своей головы, Стерегут Пятигорск. В меху облаков Две Жучки, Курган Золотой, Машук и Дубравный. В черные ноздри их кто поцелует? Вскочат, лапы кому на плечо положив? А в городе смотрятся в окна Писатели, дети, врачи и торговцы! И волос девушки каждой — небоскреб тысяч людей! Эти зеленые крыши, как овцы, Тычутся мордой друг в друга и дремлют. Ножами золотыми стояли тополя, И девочка подруге кричит задорно "ля". Гонит тучи ветреный хвост.— 333 4 Осени скрипки зловещи, Когда золотятся зеленые вещи. Ветер осени Швырял листьями в небо, горстью любовных писем, И по ошибке попал в глаза (дыры неба среди темных веток). Я виноват, Что пошел назад. Тыкал пальцем в небо, Горько упрекая, И с земли поднял и бросил В лицо горсть Обвинительных писем, Что поздно. 5 Плевки золотые чахотки И харканье золотом веток, Карканье веток трупа золотого, веток умерших, Падших к ногам. Шурши, где сидела Шура, на этой скамье, Шаря корня широкий сапог, шорох золотого, Шаря воздух, садясь на коней ветра мгновенного, В зубы ветру смотря и хвост подымая, Табор цыган золотых, Стан бродяг осени, полон охоты летучей, погони и шипа. 6 Разбейся, разбейся, Мой мозг о громады народного "нет". Полно по волнам носиться Стеклянной звездою. Это мне над рыжей степью Осени снежный кукиш! А осень — золотая кровать Лета в зеленом шелковом дыме. Ухожу целовать Холодные пальцы зим. 334 Стали черными, ослепли золотые глазята подсолнухов, Земля — мостовая из семенух. Сколько любовных речей Ныне затоптано в землю! Нежные вздохи Лыжами служат моим сапогам, Вместе с плевком вспорхнули на воздух! Это не сад, а изжога любви, Любви с семенами подсолнуха. Октябрь — ноябрь 1921. ПОЕЗДКА В ПЯТИГОРСК В Минеральные Воды летит самолёт, Вот Машук промелькнул под крылом, У Эльбруса вираж и крутой поворот, Мы садимся на аэродром. Привокзальная площадь - шашлыками амбре, Мандарины, хурма и арбузы, Семь рублей, пять рублей, пара яблок на "рэ", Налетай, покупай, ешь от пуза. Отпуск, время вагон, Пятигорск под рукой Мне железную дали примету: Выходи у ворот, поднимись до пивной - Рядом место дуэли поэта. Край больных и туристов, отдыхающих - тьма, Санаторий, лечебные ванны. Камни в почках твоих - это всё не беда, Здесь столовые хуже, чем камни. Да и чёрт с ним со всем, я спешу на "Провал", Ильф с Петровым мне ночью приснился, Там Остап Сулейман пятаки собирал, Чтоб "Провал" не совсем провалился. Вот глубокий тоннель, гулкий топот шагов, Наконец, приближаюсь я к цели. Извините, друзья, я не помню тех слов, Что сказал я тогда в самом деле. За решёткой стальной не увидишь людей, Только в клеточку неба кусок, Ай, да Берта Мария Остап Бендер-Бей! Я попался на голый крючок. Всё, в кармане билет, первым рейсом назад, Распрощаюсь с прекрасным Кавказом, И меняю на наш нижний этот базар, И притом, не моргнув даже глазом. 1983 ПАМЯТНИК В ПЯТИГОРСКЕ. Продает фотограф снимки, О горах толкует гид. На Эльбрус, не видный в дымке, Молча Лермонтов глядит. Зеленеют склонов кручи, Уходя под облака. Как посмели вы, поручик, Не доехать до полка? Бронза греется на солнце, Спят равнины зыбким сном. Стриж стремительный несется Над пехотным галуном. Долг вам воинский поручен, - Проскакав полтыщи верст, Как посмели вы, поручик, Повернуть на Пятигорск? Пикники и пьянки в гроте, Женщин томные глаза... Ваше место - в вашей роте, Где военная гроза. Там от дыма небо серо, Скачут всадники, звеня. Недостойно офицера Уклоняться от огня. Ах, оставьте скуку тыла И картежную игру! Зря зовет вас друг Мартынов Завтра в гости ввечеру. На курорте вы не житель, В деле было бы верней. Прикажите, прикажите Поутру седлать коней! 1974 |
| Над нами что-то пролетело... (И. Иртеньев) |
|
Решил чуть опозориться перед Вами. Чуть пографоманил в юности... до сих пор стыдно. Ну, да ладно, будет что вспомнить на старости лет.
Ласкает летний шум листвы, Степи дыханьем ветер обнимает, Журчит ручей горячий меж травы, И жаркий запах роз в эфире тает. Зеркальным миражом ребрится горизонт, Трава сжимается от жажды Лишь туча над горою, словно кот, Накрыть долину хочет лапой влажной. Вдохнет прохладу город у горы, Сбегутся облака и станут кругом, Замкнется мир, исчезнут прочь миры, И молния черкнет по небу плугом. Большие капли с неба упадут, Покроется асфальт курчавыми кружками, Отмоет дождь деревьев изумруд, Забрызжат лужи под ногами. Махнет Машук курчавый головой И удалятся тучи дальше к югу. Очнется город чистый и нагой, И радуга взойдет мостом упругим. ______ /// ________ Мой город Пятигорск, Как я тебя люблю! И каждый вздох и взор Столь искренне ловлю… Как ловят счастья миг влюбленные и дети. Весна, о юная весна! Как здесь прекрасна ты! И, будто вставши ото сна, Плетешь лазурные цветы. Потупив скромный взор, ты жизнь вдыхаешь в нас. А лето шелестит И наполняет воздух жаром. Медовый вкус манит Стрекочущим угаром. А ночью тишина любовным упоеньем светит. Здесь осень красотой Уныло величавой Ласкает круг небес И тихой гордой павой Цветет средь гор земных. И входит в дол зима Торжественно и вьюжно. Туманные дома Обрызгивает кружевом. А иней как хрусталь звенит. И вновь цветет весна… И вечен этот год. Молитвой пленена, Моя душа поет. Как юный хор святых в чертогах Божьих… Аминь! Я славлю этот мир. Я славлю Бога! И об одном молюсь У смертного порога: «Не дай мне, Господи, почить в другой земле». На этом пока все. "Над нами что-то пролетело, что-то пролетело над нами: с большой головой и большими ушами... фьють... и нет его." Это была муза. До свиданья, милая, до новых встреч в эфире. |
| Начни с начала. |
| Машук (Прогулки по городу) |
| Провал (Здесь были Киса и Ося) |
| Кавказская Здравница (Новости) |
| Цветник (Наш форум) |
